|
|
Национальный вопрос в городском сообществе. Социокультурные характеристики межнациональных отношений в большом уральском городе на исходе XX века.
Заключение.
Приступая к формулировке окончательных выводов по исследованию, мы отдаем себе отчет в том, что нами описана конкретная ситуация, имевшая место в строго определенное и уже прошедшее время – летом 2000 года. Сама ситуация порождена взаимодействием разнообразных тенденций, определяющих состояние межнациональных отношений в городском сообществе. Мы можем указать на них, в некотором приближении расположить их по удельному весу, выстроив соответствующую иерархию, объяснить их происхождение на языке социологической науки. Мы не готовы, однако, с той же степенью ясности представить перспективы развития. Наше исследование в чем-то сродни групповой фотографии, запечатлевшей момент движения. Фигуры выразительны, позы напряжены, но в каком направлении двинутся персонажи после вспышки и щелчка затвора – не известно. Место в альбоме пустует. Второго снимка не последовало. И может быть то, что нам кажется ведущей тенденцией, окажется тенденцией затухающей, уходящей в историю, а какие-то малозначащие сегодня явления, напротив, наберут силу и завтра заполнят собой все социальное пространство. Наше исследование ответить на подобные вопросы не в состоянии. Мы на это и не претендуем. Наша задача адекватно описать сложившуюся ситуацию в межнациональных отношениях в большом городе на исходе последнего десятилетия прошлого века.
И еще одно замечание. Межэтнические отношения между горожанами мало напоминают изображенные в социологических учебниках социальные связи с их расписанными нормами, разученными ролями, механизмами социального контроля, то есть все то, что в социологии подпадает под признаки института. Они ситуативны, они амбивалентны, они не выразительны. Именно поэтому в изучении межнациональных отношений мы обращали первостепенное внимание на образы, ожидания, установки, которые в неявном виде воздействуют на поведение горожан, прежде всего, в ситуации выбора. На первый взгляд, все эти продукты коллективного сознания эфемерны, летучи, не обязательны и переменчивы, но именно в них проявляется самое прочное основание социального действия: отстоявшиеся в поколениях автоматизмы мысли, укорененные традицией национальные стереотипы. Наш акцент на культурный компонент в изучении межнациональных отношений поэтому далеко не случаен. Мы исходили и исходим из того, что именно он в конечном счете определяет и состояние, и перспективы в напряженном поле межэтнического взаимодействия. Национальный вопрос сегодня – это культурный вопрос, точнее, вопрос взаимодействия культур.
Социальная жизнь в городе отличается разнообразием и переменчивостью, хотя совершается в относительно устойчивой предметно-пространственной и культурной среде. Город, благодаря своей изменчивости, обладает свойством транссоциальности. Он принимает самые разнообразные общественные формы, сохраняя при этом свою предметно-пространственную среду. Изменения социальных отношений, естественно, влияют на архитектурный облик города. Так, в историческом центре Перми среди двухэтажных строений первых пятилеток вырастают так называемые элитные дома, выполненные в причудливом псевдоготическим стиле. Однако распределения городского пространства по социальным группам (то, что Р. Парк некогда описывал в терминах «селекция» и «сегрегация»)1 не произошло. Социальные группировки, обладающие полярными статусными позициями, проживают бок о бок друг с другом. Граница между бедностью и богатством проходит зачастую по лестничной площадке.
Архитектура большого города, формируемая столетиями, образует сценическое пространство, на котором сменяющие друг друга поколения горожан разыгрывают драматическое действие с новым сюжетом и наспех разученными ролями. Город, по лапидарному определению М. Вебера, это множество домов, «тесно соприкасающихся друг с другом»2. Само расположение этих домов, вытянутых по осевой линии или собранных в окружности неправильной формы, открытые площади между зданиями, культовые сооружения и памятники образуют своеобразное культурное поле, наполняющее смысловым содержанием индивидуальные и групповые акции горожан. Символический мир большого современного города протяжён и разнообразен. Он зафиксирован в названиях улиц, в памятных событиях, сохраненных в городских легендах, в торжественных церемониях, привязанных традицией к конкретным топосам. Исторический центр города наполнен, говоря словами Б. Андерсона, «призраками национального воображения»3. Их назначение – помогать живым правильно ориентироваться в городском социальном пространстве. Правильность в данном случае определяется не пользой, даже не экономическим расчетом, но историей, семейными преданиями, старыми газетами, отрывками из некогда затверженных школьных уроков. И если на улице, называемой «Коммунистическая», расположены коммерческий банк и казино, то в восприятии горожанина неправильны, неистинны и недействительны именно эти учреждения.
Символический мир города обладает и иной функцией: он формирует community sentiment – эмоциональную привязанность к городу как к сообществу людей, соединенных общей историей4. «Локальная общность, – по верному замечанию Р. Макайвера и К. Пэйджа, – это чувство привязанности (…) то есть чувство принадлежности к конкретному собранию людей, определяемых как "мы"»5. Символический мир, созданный прежними поколениями, придает смысл социальным поступкам горожан. От того, какое значение практик, институтов и вещей выберет для себя действующий субъект, зависят содержание, направленность и формы его активности.
Обстоятельства, при которых символический мир города расходится с содержанием социальной жизни, с повседневной практикой, вызывают затруднения – и у индивидов, и у социокультурных групп – прежде всего, при самоидентификации в новой социальной среде. Именно с такой ситуацией сталкивается исследователь современных городских форм общественной жизни в России. «Теперь, когда разрушены и материальные структуры, и нормы повседневного бытия, когда разом отринуты все официальные ценности, что сталось с гражданином СССР? Во что он, или она могут верить?» – задает риторический вопрос Э. Хобсбаум6. Отмирание прежних социальных связей, институализированных государством и принятых повседневной идеологией, заставляет всех горожан, независимо от возрастных и гендерных установок, включиться в процесс вторичной самоидентификации. В условиях современного города этот процесс отличается повышенной степенью конфликтности. Противоположные социальные группировки не дистанцированы пространственно. Столкновение взаимно отдаляющихся общественных слоев на общей территории имеет далеко идущие последствия, из которых следует обратить внимание, во-первых, на превращение социального конфликта в межличностное противоборство и, во-вторых, на рост напряженности по всем линиям общественных коммуникаций. В силу этих причин процесс социокультурной идентификации новых общественных групп в социальном пространстве города предельно затруднен, несмотря на демонстративный характер проявления экономических и, стало быть, социальных контрастов.
Сегодня город, с социологической точки зрения, представляет собой не только и не столько мозаику социальных группировок (с различными, часто взаимоисключающими интересами), чьи поступки регулируются разнородными и становящимися институтами, сколько расколотое культурное поле, в котором между фрагментами, наполненными отжившими и новодельными символами, зияют пустоты, лишенные какой-либо оценочной определенности. Конфликтующие городские группировки и сообщества заполняют эти пустоты в соответствии с собственными представлениями о правильном сообществе в его исторической протяженности и ожидаемых перспективах. Иными словами, процесс вторичной самоидентификации в символическом пространстве города совпадает с конструированием нового символического пространства. Совмещение двух этих процессов и определяет особенности национальных отношений горожан.
Новая социальная идентификация складывается в условиях социальной неопределенности. Советское общество по своим формальным признакам в значительной мере соответствовало массовому обществу, в котором объединение людей было делом центральной власти. Именно она распределяла людей по организациям, межличностные связи внутри которых были опосредованы властными институтами. Последние стремились добиться сходства в поведении людей и их позициях при помощи подавления спонтанных личностных или групповых проявлений активности7. Вопреки мнению В. Корнхаузера, массовое общество не предполагает отмирания локальных, этнических или конфессиональных групп. Оно лишь препятствует их публичной активности, накладывает собственный отпечаток на их структуру и функции. Разрушение советской системы повлекло за собой расширение и легализацию активности этих групп. Более того, они выступили на первых порах заместителями больших социальных институтов. Произошло замыкание общества в малых ячейках – домашних, родственных, производственных, локальных, этнических.
Наряду с бегством в локально-изолированное социальное пространство осуществляется и другой процесс. Индивид ищет новый универсальный социальный статус. Поиск внешних координат, достаточно устойчивых, но вместе с тем, не «готовых», навязываемых иными культурами, ведется среди архаических образцов. В этом случае обращение индивида к «родовому», аскриптивному, социобиологическому приобретает особую актуальность. Пол и возраст, хотя и обладают социальной нагрузкой, однако не могут вместить в себя весь комплекс характеристик индивида. Национальность же, с одной стороны, воспринимается как нечто данное человеку от рождения, устойчивое, с другой стороны, ее параметры достаточно легко поддаются корректировке самим индивидом. Приписывание себя к определенной национальной группе, иными словами, обретение национальной идентичности означает достаточно легкую и простую интеграцию в новую социальную реальность, обретение упорядоченных связей с социальным окружением. Освоение новой рациональной экономической культуры, напротив, требует освоения большого, сложного комплекса статусов в различных сферах повседневной жизни.
Можно было бы предположить, что место социальной идентичности займет идентичность национальная. Правда, отсутствие или, точнее, слабость социальной сегрегации городской территории распространяется и на этнические группировки. Так, г. Пермь не знает ни национальных кварталов, ни этнически однородных поселков. И в нашем случае социальная нерасчлененность городского пространства может сыграть роль цементирующего фактора для интеграции различных национальных групп в единую городскую общность.
Несмотря на это, национальная идентичность становится значимым элементом новой социальной идентификации. Именно межнациональные отношения консолидируют в себе иные виды социальных отношений (территориальные, социально-профессиональные, политические, имущественные, экономические).
Возрастание значения фактора этнической идентификации в процессе освоения нового социального пространства связано также с процессом рурализации городской жизни. Сельская культура проводит четкую грань между «своими» и «чужими» по факту родства и проживания. Этот разделитель служит ориентиром для локальной идентичности. Деление на «свой – чужой» в городе происходит по этническому признаку, для деревни второстепенному.
Пермская городская общность является высокоурбанизированной: подавляющее большинство жителей г. Перми связаны с промышленным типом производства (являются наемными работниками), и многонациональной, с абсолютным преобладанием русского населения.
Спецификой представленного исследования является то, что практически все участвовавшие в исследовании респонденты относятся к среднему слою населения (социальному ядру)8. Средний городской класс – особый носитель индустриальной городской культуры. Он ее формирует и ретранслирует. Это социальное ядро, включающее в себя основную часть горожан, и является главным субъектом межнациональных отношений, определяющим позицию остальных социальных слоев. В этом смысле он подобен индустриальному среднему классу. Его ценности и модели поведения воспринимаются остальными как установленная и узаконенная обычаем норма повседневной жизни, в том числе и в национальных отношениях.
Напомним, что национальность горожан фиксировалась нами на основе самоопределения – человек сам приписывал себя к определенной национальной группе на основании собственных критериев. Именно поэтому мы обнаружили так мало коми-пермяков, украинцев, белорусов. Национальная принадлежность конструируется самим человеком, что и дает право на корректное использование термина «идентификация». Национальная идентичность при этом может не совпадать с собственно этничностью, определяемой по ряду объективных признаков: этнической принадлежности родителей, месту рождения, языку и т.п.
Вновь восстановим ситуацию межнационального взаимодействия, сложившуюся в г. Перми. Пермь, по общему убеждению большинства его жителей, вне зависимости от их национальной принадлежности, преимущественно русский город. Речь идет о доминировании русской культуры во всех ее проявлениях. Начнем с этнических самопредставлений. «Образы национальностей» выстраиваются по отношению к определенному эталону, заданному русской культурой. Иные культуры приобретают функцию своеобразных зеркал, позволяющих на основе сравнения представить собственные характеристики. Можно предложить два больших зеркала – далекое и близкое. В первом случае происходит сравнение образа русских и образа европейцев, во втором той же процедуре подвергаются образы национальных меньшинств, проживающих на территории Пермской области.
Для начала рассмотрим представления горожан о типичных представителях двух европейских государств: немцах и англичанах.
Немцы, по мнению респондентов, обладают, прежде всего, пунктуальностью, аккуратностью, педантичностью и трудолюбием. Перечисленные качества, в основном, имеют позитивную оценку; в образе равные доли занимают личностные и деловые черты. Любопытно, что полученный образ практически не имеет признаков врага, оккупанта, каким предстают немцы в многочисленных военных и послевоенных художественных произведениях советской эпохи. Образ англичанина менее актуализирован в общественном сознании: если о качествах немцев высказывался почти каждый респондент, то реплик об англичанах было вдвое меньше. Среди главных составляющих образа англичанина – чопорность, пунктуальность, высокомерие и консервативность. Хотя в целом образ получается скорее позитивным, среди главных качеств около двух пятых имеют негативную окраску, причем все они относятся к группе личных характеристик.
Особо отметим, что среди качеств, присущих европейцам, респонденты в обоих случаях называли культурность и воспитанность, тогда как по отношению к иным, проживающим в России, национальным группам эти качества даже не упоминались. Несколько чаще эти качества (и другие, относящиеся к богатой, устоявшейся культурной традиции) называли представители национальных меньшинств, проживающих в городе.
Для реконструкции реального отношения пермского горожанина к европейцу в пространстве повседневности, можно использовать процедуру сравнения собственного образа (самохарактеристик, прежде всего, русских) и образа «другого». Их похожесть, подобие будет говорить об отсутствии национальной неприязни, отсутствие общих черт – о чуждости.
Главными составляющими образа русского, по мнению респондентов, являются доброта, отзывчивость, открытость, лень, простота и трудолюбие. Экономическим качествам русских внимания уделяется мало, да и называются в основном негативные (уже упомянутая лень, а также несобранность, непредсказуемость и т.п.). В образе преобладают позитивно окрашенные личные качества.
Сопоставление образа европейца с эталонным образом «русского» позволяет говорить о принципиальном различии представлений о них. В сознании горожан европеец отличается, прежде всего, доминированием деловых, рациональных характеристик. Абсолютным лидером в этом отношении являются немцы; у них качества, относящиеся к экономической сфере жизни, упоминаются так же часто, как личностные (для сравнения: у русских они занимают около одной четверти от общего числа упоминаний). При этом образ немца сугубо позитивен или, вернее, «правилен». Названные респондентами «немецкие» качества зачастую прямо противоположны «русским» (пары: бережливость у немцев – широкая душа у русских, дисциплина – необязательность, расчетливость – доверчивость и т.д.).
Размежевание с англичанами идет по другому пути. Они не намного опережают русских по числу деловых качеств (имеющих, впрочем, позитивное значение). В то же время респонденты негативно воспринимают и оценивают личные качества англичан. Их называют снобами, важными, эгоистами, циниками и т.п.
Анализ несвязанных и противоречивых характеристик, составляющих образы немцев и англичан, позволяет (при предполагаемом отсутствии личных контактов) говорить о нескольких источниках таких представлений. Первичным, базовым является культурное наследие, освоенное в рамках школьной программы и создающее литературный, «шаблонный» образ. В то же время, в «эпоху современных, урбанизированных обществ с развитой техникой», – по мнению Э. Хобсбаума, – «еще более важной… стала способность средств массовой коммуникации трансформировать символы данной страны в элемент повседневной жизни рядового человека»9.
Вглядываясь в черты иных, далеких этносов, русская национальная группа ищет свою идентичность. И здесь наряду со средствами массовой информации важную роль играют фольклорные традиции городской народной культуры. На этой основе складывается «русский миф», вбирающий в себя фрагменты русской классической литературы, образы отечественного кинематографа и современные малые формы устного творчества (анекдоты). Рассмотрим ключевые черты этого мифа. Отметим сразу, что этот миф в той или иной мере принимается всеми национальными группами, принадлежащими к городской общности и осваивающими русскую культуру.
Как уже указано выше, русский миф имеет фольклорный характер, едва затронутый современной рациональной культурой. Русские люди описывают себя тремя терминами: доброта, отзывчивость, открытость. Эти качества вместе набрали 50,2 % от общего количества ответов, с ними согласны 33,3 % респондентов. Если мы добавим к этим трем качествам два следующих: все те же лень и простоту (в сумме 62,7 % ответов и 41,7 % респондентов), то в итоге получим образ обаятельного, симпатичного Иванушки-дурачка.
Таким же русский горожанин видит себя, смотря и во второе зеркало, иначе говоря, сравнивая собственные национальные черты с характерными чертами близких народов – соседей по общему дому, товарищей по работе, приятелей по школе. Однако здесь несколько изменяются пропорции, появляются иные символические фигуры, восходящие к семейной традиции. Русский человек – старший брат по отношению к людям иных, близких, национальностей. Он воспринимает их как младших братьев, которые нуждаются в опеке и покровительстве. По отношению к ним русский человек, говоря словами Александра Пушкина, «сам большой». Именно поэтому ему импонируют простота, бесхитростность представителей национальных меньшинств, но отнюдь не их предприимчивость, оборотистость и даже деловитость.
Представители иных национальных групп, в целом соглашаясь с традиционным образом русских, вносят в него свои коррективы. По их мнению, русские необязательны, плохо работают и стремятся к навязыванию своих обычаев. В глазах представителей национальных меньшинств русские гораздо менее открыты, отзывчивы, щедры и дружелюбны. Широта русской души на самом деле является феноменом, скорее, для «внутреннего потребления». Особенно расходятся мнения респондентов по поводу гостеприимства. Русские полагают, что это существенная сторона их национальной культуры. Инонационалы гостеприимства русских вовсе не замечают. В этом частном вопросе мы обнаруживаем, может быть, ключевой момент в развитии межнациональных отношений.
Речь идет о противоречии между стремлением представителей национальных меньшинств освоить в возможно полном объеме русскую городскую культуру и позицией русского большинства, не готового принять эти притязания.
В самом деле, инонациональные культуры воспроизводятся весьма ограниченным кругом людей. Большинство представителей национальных меньшинств (свыше 2/3) в повседневной приватной и публичной жизни не демонстрируют свою национальную принадлежность, предпочитают использовать русский язык, не обучают своих детей национальным традициям, не приобщают их к национальному искусству. Наблюдается стремление идентифицировать себя с русским большинством или, точнее, с русской культурой. Речь идет о далеко идущей ассимиляции, которая, как это ни парадоксально, отторгается в той или иной степени значительной частью русского населения.
Такая позиция не может считаться исключительной. В исследованиях К. Альтано, относящихся к концу 60-х годов ХХ века, характеризуются позиции политически активных граждан Флоренции. На основе анкетных исследований он создал портреты представителей различных политических группировок: от крайне правых до крайне левых, и показал их неприязнь к чужим. В сознании политически сознательных граждан «несмотря на далеко продвинутый процесс индустриализации и урбанизации страны, преобладали элементы сельской культуры, в том числе традиционализм и ксенофобия»10. Ярко выраженной ксенофобии мы не обнаружили, исключение составляет отношение к чеченцам и жителям Дагестана.
Ксенофобию в пермском варианте заменяют дистанцирование и настороженность. Положение младшего брата, навязываемое инонационалам русским большинством, обязывает к поведению определенного типа, а именно – к подчиненному участию в политических и экономических процессах современной России. Взамен на снижение своих притязаний, представители национальных меньшинств, проживающие на территории города, могут рассчитывать на благожелательное к себе отношение.
Так формируется конфликтное поле. Для русского большинства самоидентификация предполагает не просто отгороженность от иных национальных группировок, но и выделение для них заведомо подчиненных участков социального пространства для профессиональной, экономической и политической самореализации. Это, к слову, не исключает готовность вместе работать, выстраивать семейные отношения.
В то же время наиболее продвинутые в образовательном и профессиональном отношении представители инонациональных групп собственную социальную идентификацию связывают с освоением русской культуры в публичной сфере, оставляя для собственно этнических практик либо досуговые, либо приватные жизненные формы. Что касается экономических и профессиональных видов деятельности, то здесь представители инонациональных групп стремятся к партнерским отношениям. Для них принцип свободной конкуренции всех участников экономической деятельности является обязательным условием нормальных форм общежития. Дискриминация по этническому принципу для них полностью неприемлема.
Итак, национальная самоидентификация малых этнических групп включает в себя, прежде всего, социальное самоопределение в экономической и профессиональной сфере. Достижения в этой области вытесняют собственно национальные моменты идентификации в частную жизнь. Именно с таким видом национальной идентификации не согласна значительная часть русского населения, готовая принять возрождение демонстративных форм национальных культур в виде национальных праздников, школ, традиционных религий, даже национальных движений. В то же время конкуренция на равных условиях с инонационалами на профессиональной и экономической почве представляется им несправедливой. Образ национальных групп, нарушающих эту негласную норму, тут же приобретает негативные черты.
В настоящее время описанный конфликт идентификаций имеет скрытую форму. При обострении конкурентной борьбы на экономической почве он может перейти и в открытый конфликт.
Образный мир национальных отношений проявляет себя в особых моделях поведения. Мы говорим о моделях поведения, потому что поступки горожан, как правило, вариативны. Так, можно зафиксировать ксенофобные утверждения горожанина в одном случае и полное добродушие в другом. Выдать дочку за (…), пожалуйста, но (…) нельзя быть мэром ни при каких обстоятельствах. В скобках может стоять любой этноним. Попытаемся классифицировать эти модели по типу этнического самоопределения.
В первой модели поведение определяется преобладающим влиянием аскриптивных этнических оценок. Вступая в контакт с человеком иной национальности, горожанин выстраивает свои поступки в соответствии с заранее имеющимся этническим стереотипом.
Во второй модели горожане четко разграничивают социальное пространство по национальному критерию. Они обладают ясными представлениями о своей национальной идентичности. Тем не менее, они сознательно и последовательно проводят в жизнь установку на оценку человека по личным достижениям, несмотря на сложившиеся национальные образы.
И, наконец, третья модель предполагает отсутствие национальных границ. В своем реальном поведении горожане не учитывают этнических различий, они их не замечают.
Можно утверждать, что на сегодняшний день наиболее распространена первая модель. Ей следуют более половины горожан. Именно таково количество респондентов, которые, с одной стороны, готовы участвовать в обсуждении образа той или иной национальности, а с другой – без сомнений отказывают представителям инонационалов в праве занимать политические посты (например, мэра города), быть соседями по лестничной площадке, претендовать на брак, работать в одном коллективе.
Обозначим основные тенденции развития межнациональных отношений в г. Перми.
Взаимоотношения национальных групп в городе реализуются по типу ассимиляции, то есть растворения культур национальных меньшинств в доминирующей русской культуре с постепенной утратой их представителями национальной идентичности. Эта тенденция была характерна для нашего общества в прошлом. Потеря своей национальной идентичности – это та цена, которую согласны заплатить представители национальных меньшинств за пропуск в урбанистическую культуру и за социальную карьеру в среде, где доминирует русское население. Национально окрашенные формы общественной жизни – клубы, национальные праздники перемещаются на периферию приватной жизни. Стремление к обособленности ярче проявляется среди русского населения.
Из вышеуказанных тенденций следуют основные проблемы межнациональных отношений. Расположим их по степени значимости:
1-Межнациональная конфликтность на экономической почве. Для представителей различных национальностей характерна разная степень освоения новых моделей поведения или, иными словами, разная готовность адаптироваться к рыночным отношениям, построенным на базе предпринимательского этоса. Представители некоторых национальных меньшинств в общественном сознании выглядят людьми, лучше умеющими работать, экономить, вести бизнес, добиваться своих целей. В условиях продолжающегося кризиса это может привести к обострению межнациональных отношений в «экономической оболочке», проявляющемуся в виде роста осуждения русскими «жадности» и «хитрости» представителей этих народов. Уже сейчас это заметно среди молодежи и пенсионеров, чей экономический статус низок и наименее устойчив.
2-Сохранение национальных фобий. В настоящее время степень мифологизации образа национальностей в общественном сознании горожан довольно высока. Из-за того, что культурная жизнь национальных меньшинств происходит, как правило, за закрытыми дверями, реальный опыт знакомства с культурой других народов у большинства горожан не достаточен. Такое положение создает почву для этнических предубеждений. Процесс искусственного насаждения традиционных национальных культур может вызвать ответную реакцию со стороны русского большинства.
Встает вопрос о выработке социальной политики, учитывающей национальный фактор в городской общественной жизни. Сегодняшняя практика разведения национальных групп по клубам и обществам, религиозным и образовательным объединениям, а также практика поощрения сепаратных форм культурной жизни не ослабляет, а усиливает межнациональную напряженность, Она провоцирует отчуждение от современной культуры, препятствует интеграции инонационалов в русскую культуру. Если потеря национальной идентичности – это та цена, которую согласны заплатить представители национальных меньшинств за вход в современную русскую городскую культуру, то задача властей видится в создании условий для такого вхождения.
Представляется целесообразным создание профессиональных, производственных, гендерных, досуговых клубов и объединений интернационального характера. Одной из задач клубов можно считать преодоление межнациональных предубеждений, вытеснение мифологизированных образов из общественного сознания.
Речь идет об изменении политики. Поощрение сепаратных национальных объединений влечет за собой в перспективе межнациональную рознь, чреватую открытыми конфликтами, межэтнической борьбой, ростом национальной нетерпимости. Городское сообщество, напротив, нуждается в интеграции на основе современной отечественной культуры, открытой для всех этнических групп. Задача политика – не создавать барьеры, но преодолевать их.
Примечания:
1. Park R. Human Ecology// American Journal of Sociology. 1936. Vol. 42. P. 4.
2. См.: Вебер М. Избранное. Образ общества. М.,1994. С. 309.
3. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М., 2001. С. 33.
4. См.: Iverson N. Germania as an ethnic Community// The Community. A Comparative Perspective. Illinois,1969. P. 162.
5. Maciver H. Page. C. Society. L.,1961. P. 291.
6. Хобсбаум Э. Принцип этнической принадлежности и национализм// Нации и национализм. М., 2002. С. 340.
7. См.: Kornhauser W. Mass Society //International Encyclopedia of the Social Sciences. N.Y., 1968. Vol.10. P. 58–64.
8. Понятие «средний слой», употребляемое в тексте, не равнозначно понятию «средний класс». Речь идет о том, что исследованием не были охвачены наиболее недоступные социальные группы, «срезаны» высший класс, составляющий около 3-5 % населения города, а также «социальный низ».
9. Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1789 г. СПб., 1998. С. 224–225.
10. Altan C. Wartosci, klasy spoleczne, opcje polityczne // Forum. 20.01.1977.
|
