А.Д. Тойнби. Постижение истории.

С. 94-142 Причина генезиса цивилизаций

Динамическое движение характерно для цивилизации, тогда как статичное состояние свойственно примитивным обществам. Однако, если спросить, является ли это различие постоянным и фундаментальным, ответ будет отрицательным. Все зависит от времени и места.

Все примитивные общества, дошедшие до нас в статичном со­стоянии, когда-то находились в движении; и все общества, став­шие цивилизациями, рано или поздно тем или иным способом придут к статическому состоянию. Примитивные общества наше­го времени статичны, потому что они оправляются от напряже­ния, которое и ввергло их в данное состояние. Это не смерть, а спячка. Окаменевшие цивилизации статичны, потому что они утратили жизнь в результате неудачной попытки перейти из одно­го состояния в другое. Они мертвы. И смерть их нельзя ни опро­вергнуть, ни преодолеть. Их участь—распад, только разлагаться они будут с различной скоростью: одни—как тело, другие—как древесный ствол, а иные—как камень на ветру. <…>

Вызов-и-ответ

Действие вызова-и-ответа. <…> Мы пришли пока к одному выводу:

причина генезиса цивилизаций кроется не в единственном факто­ре, а в комбинации нескольких; это не единая сущность, а отноше­ние. Перед нами выбор: либо принять это отношение как взаимо­действие неодушевленных сил (вроде бензина и воздуха, вступаю­щих во взаимодействие в моторе автомобиля), либо как столкно­вение между двумя сверхчеловеческими личностями. Рассмотрим вторую из этих двух концепций. Возможно, она приведет нас к от­вету.

Столкновение двух сверхличностей излюбленный сюжет ве­ликих мифов и драм, созданных человеческим воображением. Столкновение между Яхве и Змием — история грехопадения чело­века, рассказанная в Книге Бытия. Другой сюжет из противобор­ства тех же антагонистов отыщем в Новом завете. Здесь дана история Искупления. Столкновение между Господом и Сата­ной—сюжет Книги Иова. <…>

Общество в своем жи­зненном процессе сталкивается с рядом проблем и каждая из них есть вызов.

Иными словами, можно сказать, что функция «внешнего фак­тора» заключается в том, чтобы превратить «внутренний творче­ский импульс» в постоянный стимул, способствующий реализа­ции потенциально возможных творческих вариаций. <…>

Однако, по-прежнему предполагая, что форма тела, будучи внешним фактором, воздействует на внутренний творческий фак­тор, на человеческую психику, попробуем наконец вывести «за­кон», который подтвердил то, что в генезисе цивилизаций прини­мает участие более чем одна раса. Если эмпирически верно, что метисы более восприимчивы к цивилизации, чем чистокровные породы, то можно приписать это достоинство стимулу, действую­щему на человеческую психику через смешение двух различных физических линий.

<…> Вызов по­буждает к росту. Ответом на вызов общество решает вставшую перед ним задачу, чем переводит себя в более высокое, более совершенное с точки зрения усложнения структуры состояние.

Отсутствие вызовов означает отсутствие стимулов к росту и развитию. Традиционное мнение, согласно которому благо­приятные климатические и географические условия, безусловно, способствуют общественному развитию, оказывается неверным. Наоборот, исторические примеры показывают, что слишком хо­рошие условия, как правило, поощряют возврат к природе, прекращение всякого роста.

Египет традиционно рассматривают как регион с благодатны­ми природно-климатическими условиями. Однако на поверку ока­зывается, что первоначально это был трудный для земледелия район, который расцвел благодаря специальной ирригационной системе. В Центральной Америке, на Цейлоне, на севере Аравий­ской пустыни, на острове Пасхи, в Новой Англии и Римской Кампании можно заметить следы жизни, когда-то обустроен­ной и цивилизованной, а потом заглохшей, заброшенной, забы­той. Это говорит о том, что цивилизация существует благодаря постоянным усилиям человека. Достаточно лишить город энер­госнабжения, как цивилизованная жизнь в нем сразу же окажется поставленной под сомнение. Достаточно было полинезийским купцам прекратить свои опасные вояжи на остров Пасхи, как ве­ликие достижения его древней культуры превратились в загадку уже через несколько поколений. <…> Моисей вывел соплеменников из Египта, где они «сидели у котлов с мясом» и «ели хлеб досыта», и не слу­чайно они сетовали, что их хотят «уморить голодом». И наоборот, предоставленные самим себе народы, обитавшие в жарких центральноафриканских джунглях, оказались лишенны­ми естественного стимула и в течение тысячелетий оставались в застывшем состоянии на примитивном уровне.

Стимулы роста можно разделить на два основных вида: сти­мулы природной среды и стимулы человеческого окружения. Сре­ди стимулов природной среды можно выделить стимул «бесплод­ной земли» и стимул «новой земли».

Стимулов «бесплодной земли» обнаруживается в истории не­мало. Суровые естественные условия нередко служат мощным стимулом для возникновения и роста цивилизации. Например, если сравнить долины Янцзы и Хуанхэ, то первая значительно бо­лее приспособлена для циклического сезонного земледелия, чем вторая. Казалось бы, древняя китайская цивилизация должна бы­ла возникнуть именно в долине Янцзы. Но она возникла в долине Хуанхэ. <…>

Стимул ударов.

Проанализировав стимулирующее воздействие физической среды в зависимости от степени ее враждебности человеку, мы за­вершим данную часть нашего исследования описанием типов че­ловеческой среды, снова воспользовавшись сравнительным мето­дом.

Прежде всего, проведем различие между такими типами чело­веческой среды, которые географически являются внешними по отношению к обществам, на которые они оказывают воздействие, и теми, которые географически совпадают с ними.

Каковы последствия неожиданных ударов со стороны внешне­го человеческого окружения? Остается ли здесь справедливым ут­верждение: «Чем сильнее вызов, тем сильнее стимул»? Попробуем еще раз проверить данную формулу на исторических примерах.

На ум приходят из ряда вон выходящие случаи, когда, например, вооруженная и могущественная власть, вдохновляемая к борьбе постоянным соперничеством со своими соседями, вдруг неожиданно терпела сокрушительное поражение от противника, с которым раньше она никогда не сталкивалась. Что происходит, когда строители империи оказываются поверженными на полпути? Впадают ли они в прострацию, лишаются ли воли к борьбе?… Или они реагируют на беспрецедентно сильный удар столь же сильным взрывом целенаправленной энергии? История свидетельствует, что чаще всего потерпевший выбирает второй вариант. <…>

Стимул давлений

На этом закончим рассмотрение стиму­ла человеческого окружения, когда он принимает форму неожи­данного удара. Теперь проанализируем случаи, когда воздействие принимает другую форму—непрерывного внешнего давления.

Назовем народы, государства или города, испытывающие в течение достаточно длительного времени непрерывное давление извне, «форпостами» и, прибегнув к тщательному эмпирическому анализу, попробуем описать некоторые стороны форпостов в сравнении их с территориями, которые принадлежат тому же обществу, но географически могут быть отнесены к «тылам».

Русское православие. Если обратиться к православной ветви в России, то можно обнаружить, что витальность общества имеет тенденцию концентрироваться то в одном форпосте, то в другом в зависимости от изменения в ходе исторического развития на­правления внешних давлений.

Русские земли, где православно-христианская цивилизация впервые пустила корни во время своей первоначальной транс­плантации из Константинополя через Черное море и Великую степь, находились в районе верхнего бассейна Днепра. Оттуда центр тяжести православно-христианской цивилизации в России был перенесен в XII в. в бассейн верхней Волги русскими, которые рас­ширяли границы государства в этом направлении за счет финских племен, исповедующих примитивное язычество. Впоследствии, когда слабое давление со стороны лесных народов усилилось со­крушительным напором со стороны кочевников Великой Степи, место жизненного напряжения вновь передвинулось, на сей раз с Верхней Волги в район нижнего Днепра. Это неожиданное дав­ление, начавшись в 1237 г. знаменитым походом на Русь монголь­ского хана Батыя, оказалось очень сильным и продолжительным. Этот случай еще раз доказывает, что, чем сильнее вызов, тем ори­гинальней и созидательней ответ.

В России ответ представлял собой эволюцию нового образа жизни и новой социальной организации, что позволило впервые за всю историю цивилизаций оседлому обществу не просто вы­стоять в борьбе против евразийских кочевников и даже не просто побить их (как когда-то побил Тимур), но и достичь действи­тельной победы, завоевав номадические земли, изменив лицо ландшафта и преобразовав в конце концов кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища—в оседлые деревни. Казаки, одержавшие эту беспрецедентную победу, были пограничниками русского православия, противостоящими евразийским кочевни­кам.

Истоки казачества уходят в глубь веков, ибо письменные источники XV в., в которых впервые упомянуты днепровские ка­заки, свидетельствуют, что характерные казачьи институты уже вполне оформились к тому времени.

Казаки представляли собой полумонашеское военное брат­ство наподобие братства викингов, эллинского спартанского братства или же рыцарского ордена крестоносцев. Однако у ка­заков выработались в ходе борьбы с кочевниками степи некото­рые признаки, скорее принадлежащие будущему, чем прошлому. В чем-то казацкие объединения напоминают колониальные вла­сти современного западного мира. Они поняли, что для победы в войне с варварами необходим более высокий уровень вооруже­ния и опора на более совершенную материальную базу.

Подобно тому как современные западные «строители импе­рии» подавили своих примитивных противников превосходящей индустриальной мощью, казаки подавили кочевников, опираясь на развитую культуру земледелия. Казаки обезоружили кочевни­ков весьма оригинальным способом. Они обосновывались на ре­ках, представлявших собой естественное препятствие для коче­вых племен. Реки были серьезной преградой для кочевников-скотоводов, не имевших навыков использовать их как транспорт­ные артерии, тогда как русский крестьянин и дровосек, издавна знакомый с традицией скандинавского мореплавания, был масте­ром речной навигации. Следовательно, казаки, когда они выходи­ли из русских лесов, чтобы оспорить у кочевников право на естественное обладание степью, имели все возможности с успехом применять свое древнее наследственное искусство. Научившись у кочевников верховой езде, они не позабыли и своих исконных навыков и именно с помощью ладьи, а не коня проложили путь в Евразию.

Казаки использовали реку как транспортную артерию для связи с Россией. Они осуществляли контроль по всему течению, не позволяя кочевникам даже пересекать реку. Многочисленные при­токи давали казакам возможность строить удобные порты и пере­ходить из бассейна одной реки в бассейн другой. Так к концу XVI в. родительская казачья община бассейна Днепра породила две се­стринские общины—казаков Дона и казаков Яика. Впоследствии в неравном союзе с Московией, которая усиливала свою экспан­сию, но не лишила казаков свободы, казацкие владения распро­странились до сибирских рек, впадающих в Ледовитый океан. В 1586 г. казаки пересекли водораздел между бассейнами Волги и Оби; к 1638 г. освоение бассейнов сибирских рек привело их на побережье Тихого океана в районе Охотского моря.

В тот период, когда казаки дали достойный ответ на вызов ко­чевников Великой Степи на юго-восточных границах православного христианства, Россия подверглась новому давлению извне со стороны западных своих границ. В XVII в. <…> Польская армия проникла в Москву и в течении двух лет оккупировала Кремль (с 20 сентября 1610 г. до 22 октября 1612 г.)….

Прошел почти век, прежде чем Петр Великий ответил на западное давление, основав в 1703 г. Петербург <…>

С. 164-166. Стимул ущемления

Природа стимула. Описав стимул человеческого окружения в форме постоянного давления, рассмотрим теперь этот же сти­мул в тех ситуациях, когда он принимает форму социального ущемления.

Природа такого действия может быть понята при сравнении социального явления с физическим. Хорошо известно, что, когда живой организм лишается какого-либо органа или свойства, он отвечает на этот вызов специализацией другого органа или свой­ства, которые, развиваясь, возмещают ущерб. У слепых, напри­мер, обостряется осязание. Представляется, что возникновение некоторого нового свойства с целью компенсации ущерба— явление повсеместное, и нередко физический недостаток является стимулом для мобилизации ума и воли. Аналогичным образом социальная группа, слой, класс, в чем-либо ущемленные собствен­ными действиями, действиями ли других людей либо волею слу­чая утратив нечто жизненно важное, направляют свою энергию на выработку свойства, возмещающего потерю, в чем, как правило, достигают немалых успехов.

Так лоза, подрезанная ножом садовника, отвечает бурным ро­стом новых побегов.

Перекликается с этим сравнением пример из эллинистической истории. Правящее меньшинство эллинистического мира всяче­ски третировало молодую религию внутреннего пролетариата. Рим был достаточно силен, чтобы подавить поборников хри­стианства, но он был не в состоянии ликвидировать само учение. Спасаясь от преследований, христиане ушли в подполье. Настал час, и церковь вышла из подполья, чтобы воздвигнуть на Вати­канском холме собор более величественный, чем Капитолий. У латинского крестьянина, который отвечал на вызов природы при помощи плуга и каждодневного труда, появился соперник— обитатель римских трущоб, который отвечал на вызов со сторо­ны человеческого окружения тайными ночными бдениями. Рим­ская империя была памятником победы латинского крестьянина над природной средой. Памятником победы христианского про­летария стала римско-католическая церковь.

Описывая действие стимула социального ущемления, начнем с самой простой ситуации, когда определенный физический изъян не позволяет индивиду включиться на равных основаниях в жизнь общества. Представим, к примеру, положение слепого или хро­мого человека в варварском обществе, где каждый здоровый взрослый мужчина — прежде всего воин. Какой удел ждет в этом обществе калеку? Хромой человек, естественно, не может прини­мать непосредственного участия в боевых действиях, но он в со­стоянии изготовлять оружие и снаряжение для воинов. Следова­тельно, свой ущерб он компенсирует развитием других качеств и способностей, что делает его полезным обществу. Он может стать искусным кузнецом, отголоски чего мы находим в образе хромого Гефеста. А какова судьба слепого в варварском обще­стве? Положение его покажется безнадежным, но он может ос­воить игру на арфе и услаждать слух соплеменников дивными пес­нями. В варварском мире слепой бард, неспособный держать меч или молот кузнеца, тем не менее, становится столь же могуще­ственным, как и галилейский рыбак-пролетарий, с точки зрения римского имущественного ценза—он обретает старшинство в христианской иерархии. Гомер, как и Петр, наделен властью ра­споряжаться человеческими судьбами. <…>

Если перейти к ущемлению бедностью, то можно наблюдать, что, например, в английских общественных школах ученики из состоятельных семей, как правило, менее склонны к усердной ра­боте, чем ученики из бедных семей. Последние знают, что они должны заслужить право на стипендию, так как родители не имеют возможности поддерживать их материально и, следова­тельно, для продолжения учебы им необходимо добиться незау­рядных успехов. Выходцы из низов, как правило, остро ощущают и переживают ущербность своего положения, что заставляет их постоянно совершенствоваться и развивать интеллектуальные способности. Таким образом, бедность—это постоянно дей­ствующий стимул к преодолению трудностей, если не считать тех случаев, когда стимулирующим фактором являются честолюбие, корпоративный дух или интеллектуальные искания личности. <…>

C. 555-557. Контакты между цивилизациями в пространстве

<…> Нельзя недооценивать важности того творческого вдохновения, что берет свое начал в чужеземных источниках, когда внутренний пролетариат начи­нает порождать высшую религию. Обнаруживается также, что универсальные государства, непреднамеренно и не отдавая себе отчета в этом, совершают свою работу не для себя, а для чуже­странных потребителей. Наконец, высшие религии, создающие проект общества, принадлежащего виду, отличному от вида циви­лизаций, собранных под эгидой универсального государства являются как бы новыми обществами. И до тех пор, пока институты универсального государства продолжают функционировать на благо вселенских церквей, они трудятся на благо варваров или чужестранных цивилизаций.

Эти чужестранные цивилизации, как и варвары за границей оказались чужестранными лишь по тому простому и очевидному признаку, что место их происхождения находилось за границей государства. В период распада государства, ставшего к тому вре­мени для них уже не столь чуждым, они проникали в распадаю­щееся общество, нарушая его границы и оказывая на него влия­ние, но так и не принадлежа ему окончательно. Такая отчужден­ность являлась психологическим выражением того исторического факта, что вдохновение религии, зарождающейся внутри некото­рой культурной традиции, изначально имело иностранное проис­хождение. Римская империя была колыбелью, изготовленной по эллинскому образцу для вдохновленного сирийским творчест­вом христианства, а кушанское варварское государство-после­дователь аналогичным образом являлось колыбелью, создан­ной эллинскими руками для махаяны, рожденной в индских сердцах. Хотя, с другой стороны, справедливо, что ислам и ин­дуизм взлелеяны в своей собственной политической колыбели, но также истинно и то, что обе эти высшие религии зародились на предыдущей исторической фазе, когда в соответствующих регио­нах взаимодействовало более одной цивилизации. Ислам и его политическое лоно—халифат, представляли собой в религио­зном и политическом планах сирийскую реакцию на длительное вторжение эллинизма в древнесирийский мир. А более позднее, хотя и более кратковременное, вторжение эллинизма в индский мир аналогичном образом вызвало как индуизм, так и империю Гуптов. Таким образом, можно видеть, что происхождение четы­рех высших религий, существующих в сегодняшнем мире, стано­вится понятным только через расширение поля исследования, ког­да наблюдается столкновение двух и более цивилизаций.<…>

C. 577-587. Социальные последствия контактов между современными друг другу цивилизациями

Как мы показали в предыдущей главе, платой за успешную агрессию становится проникновение в культуру победившей циви­лизации экзотической культуры ее жертв. Внутренний пролета­риат победившего общества с готовностью воспринимает элементы чуждой культуры, в результате чего нравственная пропасть между отчужденным пролетариатом и бывшим доминирующим меньшинством еще более углубляется.

Эти пагубные процессы имеют двусторонний характер, что, в общем, отражено в поговорках: «Что полезно одному, то вредно другому» и «Одно влечет за собой другое». Иными словами, эле­менты культуры, вполне безвредные и даже благотворные на род­ной почве, могут оказаться опасными и разрушительными в чу­жом социальном контексте. С другой стороны, стоит чужерод­ным элементам утвердиться в новом окружении, они обретают тенденцию привлекать к себе другие элементы своей собственной культуры.

<…>

В подобной ситуации удается сохранить социальное здоровье, толь­ко приспособив старые структуры к новому элементу. А это часто равносильно замене всей старой структуры. Иными словами, что­бы выжить в новых условиях, необходимо прибегнуть к тщатель­ной реконструкции социальной структуры. Если игнорировать создавшуюся ситуацию или искать пути уклонения от вызова, расплатой будет либо революция (и тогда вновь родившаяся ди­намическая сила разрушит традиционную культурную структуру, оказавшуюся слишком ригидной), либо верх возьмет преступ­ность (возведенная в норму социальной жизни, она окончательно разъест обветшалые ткани старой структуры). Столкновение но­вого культурного элемента со старой структурой всегда проте­кает при одних и тех же обстоятельствах независимо от того, поя­вился ли этот элемент изнутри или внедрился извне. В обоих вариантах складывается одинаковая ситуация: новый элемент са­мим фактом своего появления обрекает старую структуру на перемены. Если призывы к необходимости перемен долго остают­ся не услышанными, а старые культурные формы не претерпе­вают эволюционных изменений, новый элемент, который мог быть вполне безобидным и даже полезным в другом социальном контексте, неизбежно начинает свою разрушительную работу.

В данном случае мы возьмем ситуацию, когда новая динами­ческая сила иностранного происхождения лишилась связи с род­ной почвой и оказалась в чужой и враждебной среде. Изолирован­ный блуждающий элемент, помещенный в чуждое ему социальное тело, начинает производить хаос, ибо он утратил свою первона­чальную функцию и смысл, а также лишился привычных проти­вовесов и связей.

Проиллюстрируем это, рассмотрев, какое действие оказало на африканский мир введение западного института демократическо­го правления, института, имеющего весьма славную историю в своем родном культурном контексте. Традиционно основным институтом африканского правления была монархия - система, предусматривающая строгое различие между правителем и под­данными. Среди африканских общин, не знающих никаких иерар­хических политических структур, авторитет власти распростра­нялся непосредственно от индивидуума к индивидууму, без про­хождения через специализированные учреждения. Для современ­ной западной цивилизации демократия — это постоянный и хоро­шо отлаженный институт правления. В теории демократия пре­дусматривает стирание различий между правителем и подданны­ми, однако на практике атрибуты власти оказываются в руках не­большой группы специалистов — юристов, судей, полицейских и т. п. Западная демократия и африканская система власти являют­ся, таким образом, политическими системами, имеющими ме­жду собой очень мало общего. А если добавить к этому, что гра­ницы современных африканских государств не совпадают с тради­ционным и племенным делением, а вследствие этого отсутствует осознание территориальной целостности и национальной общно­сти, становится очевидным, как мало сходства между тем, что на­зывается демократией здесь, и западной демократией. <…> Между отвлеченным идеалом демократического правления и действительностью, не готовой к демократии, лежит труднопреодо­лимая и весьма опасная пропасть. Западный культурный элемент обессмысливается и утрачивает свою ценность в отрыве от родно­го культурного окружения.

Второй ступенью контактов между двумя современными ци­вилизациями становится тенденция создания общей культурной формы через реинтеграцию культурных элементов, ранее разоб­щенных. Этот процесс встречает сопротивление со стороны про­тивоположной тенденции — препятствовать всякому проникнове­нию чуждых культурных элементов, а если и допускать их, то в минимальных дозах. Когда какой-либо чужеродный элемент проник в структуру, преодолевая внутреннее напряжение систе­мы, он увлекает за собой другой элемент, также изолированный и оторванный от своей культурной среды. Сопротивление болез­ненному процессу внедрения элементов чужой культуры в социа­льное тело абсолютно неизбежно. Однако столь же неизбежно и окончательное поражение. Рекомбинация искаженных элемен­тов тяготеет к созданию новой целостности, а не просто к механи­ческому соединению, поскольку культуре свойственно стремиться к самоструктурированию. Общество ассимилирует воздействую­щую на него силу. Единственное, на что ему остается надеять­ся, — это замедлить процесс реинтеграции. Однако на деле такая тактика обычно не приостанавливает агонии собственной куль­туры.

Развитие событий, таким образом, зависит от первого воздей­ствия. Общества, переживающие такой момент, иногда весьма чувствительны к воздействию даже самых безвредных чужезем­ных влияний. <…>

Истина заключается в том, что вторгшийся иностранный куль­турный элемент невозможно выхолостить, лишив его тем самым опасной способности притягивать к себе другие элементы своей культуры. Однажды завоевав определенное место в сфере обще­ства, чужеродный культурный элемент укореняется там и, обра­стая другими, родственными себе элементами, чувствует себя вскоре хозяином положения. Если воспринимающая сторона не в состоянии нейтрализовать эти вкрапления, остается единствен­ная надежда — попытаться перехитрить врага. Здесь не годится воинственная тактика зилотизма — неистово сопротивляться все­му новому. Вместо этого лучше предпринять противоположный маневр и тактику иродианства: сражаться с более сильным про­тивником его же собственным оружием. Причем, не ожидая напа­дения, выйти ему навстречу с распростертыми объятиями. Прак­тическая ценность такой политики просматривается в двух сериях контактов между османами и современным Западом. Политика минимальной вестернизации, избранная турецким султаном Абдул-Хамидом, когда западная культура прорвалась в Порту и за­полнила даже военную сферу, не имела практического успеха, тог­да как политика максимальной вестернизации, проводимая Мустафой Кемалем Ататюрком, вывела османов на реальный путь спасения.

Политика модернизации османской военной машины, пред­принятая Абдул-Хамидом, основывалась на ложном мнении, что можно ограничиться в преобразовании сухопутных и морских вооруженных сил лишь необходимым минимумом профессиональ­ных технических инструкций, игнорируя при этом другие запад­ные идеи. Оттоманское государство стояло перед дилеммой. Чтобы сражаться с более сильным в военном отношении противни­ком, необходимо было перевооружиться по современному запад­ному образцу. Но этот путь был чреват многими опасностями. Угроза на сей раз исходила не от иностранных армий, а от мест­ной революционно настроенной части общества, которую под влиянием западных политических идей могли возглавить получившие западную подготовку военные офицеры. Ошибка султана была выявлена и исправлена в 1908 г., когда политический перево­рот, стоивший ему трона, возглавили младшие офицеры, набрав­шиеся «опасных идей» в стерильной военной академии, создан­ной невежественным оттоманским деспотом. Дилемма, что стояла перед Абдул-Хамидом, была разрешена появлением весь­ма характерной фигуры — либерально настроенного революцион­ного военного офицера. Это явилось естественным порождением социальной «ничейной земли» между двумя конфликтующими культурами, хотя с западной точки зрения соединение понятий «ли­беральный» и «военный» представляется парадоксом.

<…> Вооруженные силы западного образца требовали многочисленных дополнительных служб, а те в свою очередь требовали технически грамотного персонала. Эти дорогостоящие нововведения не могли быть осуществлены без повышения налогов. Однако для того, чтобы реально поднять до­ходы, требовалось в свою очередь повысить объем производства общественного продукта, а этого нельзя было добиться без технических нововведений в сельском хозяйстве и промышленности.

Неразвитые страны становятся на путь вестернизации в значи­тельной мере в силу необходимости принятия западных стандар­тов в области экономического производства. Однако их отноше­ния с западным миром не ограничиваются только этим.

<…>

Разумеется, всякая модернизация любого аспекта жизни этих обществ неизбежно повлечет за собой изменение всей структуры. Модернизация сельскохозяйственного производства также немы­слима без использования механизации и искусственных удобре­ний. Их придется либо производить, либо ввозить из-за границы, и, таким образом, не удастся полностью избежать индустриализации. Индустриализация в свою очередь потребует изменения про­грамм образования и здравоохранения.