М. Вебер. Социология религии.

§ 10. Пути к спасению и их влияние на образ жизни

<…>

1. Ритуальные акты культа и церемоний, как при богослужении, так и в повседневной жизни. Чистый ритуализм не отличается от колдовства в своем воздействии на жизненный уклад и даже уступает в некотором отношении ма­гической религии, поскольку она при известных обстоятель­ствах развивает определенную и довольно значительную ме­тодику возрождения, что ритуализм совершает часто, но не всегда. Религия спасения может систематизировать отдель­ные чисто формальные ритуальные действия и создавать специфическую настроенность, «благоговение», при которой ритуальная церемония символизирует божественное состоя­ние. Тогда эта настроенность действительно равнозначна об­ладанию спасением. Как только она исчезает, остается голый, формальный магический ритуализм, и это, естественно, часто случалось, когда глубокое религиозное благочестие становилось обыденным.

Следствия ритуального религиозного благочестия мо­гут быть самыми различными. Полная ритуальная регламен­тация жизни благочестивого индуса, невероятные по европей­ским понятиям требования, которые день за днем ему предъявляются, сделали бы при точном их выполнении бла­гочестивую мирскую жизнь несовместимой с интенсивной эко­номической деятельностью. Этот крайний тип религиозного благочестия диаметрально противоположен пуританству. Со­блюсти такой ритуал может только человек материально обеспеченный и не занятый интенсивной деятельностью.

Более серьезным, чем это, в общем, устранимое пре­пятствие, является другое обстоятельство. При спасении по­средством ритуала, когда верующий, оставаясь зрителем или участвуя в простых, легко воспроизводимых манипуляциях, сублимирует ритуальное настроение до высокого благочестия, главное значение имеет «настроенность» в данный момент ритуального действия, который как бы гарантирует спасение. Преследуется цель создать настроение внутренней соприча­стности, которая по самой своей природе преходяща и вследствие некоей своеобразной «безответственности», воз­никающей при слушании мессы или восприятии мистического действа, часто столь же мало влияет на характер деятельнос­ти после того, как церемония пришла к концу, как растроган­ность театральной публики при исполнении прекрасной и на­зидательной пьесы на ее повседневную этику. Все мистерии, связанные со спасением, отличаются этим непостоянством. Они воздействуют ex opere operate из благочестивой на­божности данного момента. Здесь отсутствуют внутренние мотивы - притязания на подтверждение, которое гарантиро­вало бы «возрождение». Напротив, там, где делается попытка ввести благочестие момента, созданное ритуалом, в повсед­невность, довести его до полной набожности, последняя чаще всего принимает мистический характер, к которому ведет чув­ство сопричастности, становящееся целью благочестия. Но предрасположение к мистике - индивидуальная харизма. Поэтому не случайно именно мистические религиозные про­рочества - индийское и другие восточные пророчества - легко превращались в чистый ритуализм, как только становились повседневностью. Душевное состояние, к которому в конеч­ном итоге стремится ритуализм, уводит от рациональной деятельности, - что для нас здесь наиболее важно. Таково следствие почти всех культов мистерий. Типичный их смысл -дар «сакраментальной» благодати, т. е. очищение от вины по­средством святости манипуляций как таковых, следовательно, посредством действий, в которых проявляется свойственная каждой магии тенденция - выйти за пределы повседневной жизни и не стремиться влиять на нее.

Совершенно иным может оказаться действие таинства, если дарование благодати несет спасение лишь тем, кто эти­чески чист перед Богом, остальным же - погибель. Невероят­ный страх перед причащением, связанный со словами: «Кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет в осуждение себе», бытовал в широких кругах вплоть до нашего времени и при от­сутствии «отпускающей грехи» инстанции, как это было в ас­кетическом протестантизме, и при частом причащении, слу­жившем существенным признаком благочестия, мог действи­тельно сильно влиять на повседневное поведение. С этим связано предписание исповедоваться перед причащением, обязательное во всех христианских вероучениях. Однако все зависит от того религиозного состояния, при котором прича­щение может быть совершено с пользой для верующего. По­чти во всех античных и в большинстве нехристианских культов мистерий для этого требуется только ритуальная чистота, иногда основанием для отстранения служило пролитие крови или ряд других специфических грехов. В этих мистериях не было исповеди. Однако там, где требование ритуальной чис­тоты рационализировано и перешло в требование чистоты души и отсутствия грехов, все зависит от контроля, а если существует исповедь, то специфика, степень и род ее влияния на повседневную жизнь определяются ее характером, кото­рый может быть самым различным. Во всяком случае, ритуал как таковой становится, с практической точки зрения, лишь средством влияния на внеритуальное поведение, а в этом заключается по существу главное. Воздействие сакрамен­тального ритуала настолько сильно, что даже там, где его ма­гический характер полностью утрачен и контроль посредством исповеди отсутствует (то и другое у пуритан), причащение тем не менее (а в известных условиях - именно поэтому) может производить такое этическое воздействие.

Ритуалистическая религия способна косвенно этически влиять в тех случаях, если выполнение ритуальных предписа­ний требует активных ритуальных действий (или несовер­шения определенных действий) мирянином, где, следова­тельно, формальная сторона обрядов настолько систематизи­руется, превращаясь в разработанный закон, что для доста­точного его знания необходимо специальное обучение и ус­воение определенной доктрины, как это было в иудаизме. То обстоятельство, что иудеи уже в древности, как указывает Филон Александрийский, в отличие от других народов с ранних лет проходили подготовку в учебных заведениях типа наших средних школ, где они обучались систематически-казуис­тическому мышлению, что и Е Новое время, например, в Восточной Европе, только евреи поэтому получали система­тическое школьное образование, является следствием этой книжной учености, необходимой для знания еврейского зако­на; именно поэтому уже в древности благочестивые иудеи отождествляли того, кто не прошел обучения, необходимого для знания закона, «ам гаареца», с безбожником. Подоб­ная казуистическая тренировка интеллекта может, конечно, проявляться и в повседневности, особенно если речь идет не о чисто ритуальных обязанностях, как в индийском праве, а о систематической регламентации повседневной этики. Тогда дела, ведущие к спасению, уже носят преимущественно не культовый, а социальный характер.