Л.A. Уайт. Понятие культуры Антология исследований культуры.

Так почему же культурная антропология должна иметь объект исследования, определяемый лишь в некоем контексте? На первый взгляд, это убедительный аргумент, но по существу он бессилен. Ученый всегда стремится объяснить феномен. И чаще всего особая значимость феномена заключается как раз в контексте. Даже среди так называемых точных наук есть науки, изучающие организмы в определенном контексте: такова, например, паразитология, наука, изучающая организмы, которые играют в животном мире определенную роль. И в области взаимоотношений человека и культуры мы обнаружим десятки примеров предметов и явлений, значимость которых заключена не в них самих, а в том контексте, в котором они рассматриваются. Самец опреде­ленного вида животных называется мужчиной. Но мужчина — это мужчина, а не раб; рабом он становится лишь в определенном контексте. То же с товарами: зерно и хлопок — предметы, обладающие потребительской ценностью, но они не были товарами — предметами, произведенными для продажи, — в культуре аборигенов хопи; зерно и хлопок стали товарами, лишь когда были включены в определен­ный социально-экономический контекст. Корова есть ко­рова, но она может быть средством обмена, деньгами в од­ном контексте, продуктом питания — в другом, тягловой силой (Картрайт использовал корову как тягловую силу в своей модели механического ткацкого станка) — в третьем, объектом религиозного поклонения (Индия) — в четвертом и т. д. Не существует науки, изучающей именно коров, но есть науки, изучающие средства обмена, тягловую силу, объекты религиозного поклонения, и каждая из этих наук может изучать корову. Так что мы можем иметь науку, изу­чающую символические предметы и явления в экстрасоматическом контексте.

Местоположение культуры

Если мы определяем культуру как совокупность предметов и явлений, реально существующих в окружающем нас мире, то неизбежен вопрос: где они располагаются, т. е. каково место­положение культуры? Ответ таков: предметы и явления, со­ставляющие культуру, располагаются во времени и простран­стве 1) в организме человека (идеи, верования, эмоции, отно­шения); 2) в процессах социального взаимодействия людей; 3) в материальных объектах (топоры, фабрики, глиняные сосуды), находящихся вне орга­низма человека, но в пределах моделей социального взаимодействия между людьми". <…>

Мне могут возразить, мол, раньше вы утверждали, что культура состоит из экстрасоматических феноменов,а сейчас допускаете, что отчасти она находится внутри орга­низма человека. Разве это не противоречие? Нет, это не противоречие, а недопонимание. Мы ведь говорили вовсе не о том, что культура состоит из экстрасоматических предметов и явлений. Мы говорили, что культура состоит из предметов и явлений, рассмотренных в экстрасоматическом контексте. Это совершенно разные вещи.

Каждый элемент культуры имеет два аспекта: субъектив­ный и объективный. На первый взгляд может показаться, что топоры «объективны», а идеи и отношения «субъективны». Но это будет лишь поверхностный, искусственный взгляд. Топор включает в себя субъективный компонент: этот пред­мет лишен смысла без определенной идеи и отношения. С другой стороны, идея или отношение тоже были бы бессмыс­ленны без внешнего выражения в поведении или речи (которая есть форма поведения). Так что каждый элемент, каждая черта культуры имеют субъективный и объективный аспекты. Но идеи, отношения и эмоции — феномены, располагающиеся в организме человека, — могут быть интерпретированы в экстрасоматическом контексте, т.е. во взаимосвязи с другими символическими предметами и явлениями, а не с организмом человека. Мы можем рассмотреть внешний аспект табу на от­ношения с тещей, т.е. взаимосвязь вовлеченных в этот запрет идей и отношений не с организмом человека, а с другими символатами, такими, как формы семьи и брака, место про­живания супругов и т.д. Но мы также можем рассмотреть то­пор во взаимосвязи с организмом человека: т.е. представление человека о топоре, его отношение к этому предмету, а не к другим символическим предметам и явлениям, таким, как стрелы, мотыги, законы, регулирующие разделение труда в коллективе, и т.д.

А теперь мы рассмотрим ряд культурологических концеп­ций, которые получили наиболее широкое распространение в этнологической литературе, и прокомментируем их с учетом позиции, представленной в настоящей статье.

Некоторые антропологи предпочитают определять культу­ру только через идеи и концепции. Они руководствуются при этом, по всей вероятности, тем соображением, что идеи пер­вичны, являются первопричиной, что они формируют пове­дение, которое, в свою очередь, и создает материальные объекты, такие, как, например, керамические сосуды. «Куль­тура состоит из идей, — пишет Тейлор, — это ментальный феномен, а не материальные объекты или внешнее поведе­ние... Например, в сознании индейца имеется представление о танце. Это и есть культурная черта. Эта идея заставляет его тело вести себя соответствующим образом», т.е. танцевать.

Такое представление о социокультурной реальности наи­вно. Оно основано на примитивной, донаучной и уже преодо­ленной метафизике и психологии. Это напоминает концеп­цию Женщины-Мысли у индейцев пуэбло (кересан), которая якобы вызывает различные события, предварительно подумав о них. Мысль бога Пта, считалось, создала всю культуру Древ­него Египта. И Бог сказал: «Да будет свет», — и появился свет. Но мы уже не можем объяснять происхождение и развитие культуры, просто сказав, что она возникла из мысли челове­ка. Безусловно, мысль была причастна к изобретению огне­стрельного оружия, но если мы констатируем, что огнестрель­ное оружие есть продукт человеческой мысли, этого будет явно не достаточно. Почему вдруг возникла такая мысль, ког­да, где и при каких условиях она воплотилась в жизнь? И, кроме того, идеи — те идеи, которые могут привести к реаль­ному результату, — рождаются из столкновения с реальной жизнью. Работа с почвой навела древнего человека на мысль о гончарном ремесле; календарь является побочным продук­том интенсивного земледелия. Культура лишь отчасти содер­жится в идеях; но отношения, внешние действия и матери­альные предметы есть тоже культура.

Культура состоит из абстракций

Вернемся снова к достаточно широко распространенному оп­ределению: «культура есть абстракция», или «культура состо­ит из абстракции». Как мы уже отмечали выше, те, кто подоб­ным образом определяют культуру, не поясняют, что именно они называют «абстракцией», и есть основание подозревать, что они сами это не очень хорошо понимают. Вместе с тем и воспроизводить символы. Верно также и то, что «с психоло­гической точки зрения» эти элементы схожи. Но Сепир упус­кает из виду (а его аргументация еще более скрывает от вни­мания читателей), что данные «мысли, действия, мечты и протесты» могут быть рассмотрены и интерпретированы в двух совершенно различных контекстах: соматическом и эк­страсоматическом. В соматическом контексте, т. е. во взаимо­связи с организмом человека, эти символические действия являются человеческим поведением. В экстрасоматическом же контексте, т. е. во взаимосвязи друг с другом, они составляют культуру. Поэтому, вместо того чтобы, все тщательно взвесив, отнести некоторую их часть к культуре, а остальные — к по­ведению, мы все эти действия, помыслы и прочее помещаем либо в один, либо в другой контекст, в зависимости от цели нашего исследования.

Выводы

Среди множества классов предметов и явлений, рассматрива­емых современной наукой, есть один, для которого нет назва­ния. Это класс феноменов, связанных с присущей исключи­тельно человеку способностью придавать символическое зна­чение мыслям, действиям и предметам и воспринимать сим­волы. Мы предложили назвать предметы и явления, связан­ные с символизированием, символатами. Дать название это­му классу феноменов совершенно необходимо, чтобы стало возможным выделить его среди других классов предметов и явлений.

К этому классу относятся идеи, верования, отношения, чувства, действия, модели поведения, обычаи, законы, инсти­туты, произведения и формы искусства, язык, инструменты, орудия труда, механизмы, утварь, орнаменты, фетиши, заго­воры и т. д.

Так повелось, что эти предметы и явления, связанные со способностью человека к символизированию, ученые рас­сматривали в двух различных контекстах, которые можно обо­значить как соматический и экстрасоматический. В первом случае для исследователя важна взаимосвязь между этими предметами и явлениями и организмом человека. Рассмот­ренные в соматическом контексте предметы и явления, свя­занные с символической способностью человека, называют­ся поведением человека; точнее, поведением являются идеи, отношения, действия; топоры и керамика непосредственно не могут быть названы поведением, но они созданы трудом человека, т. е. они являются овеществленным поведением чело­века. В экстрасоматическом контексте взаимосвязь этих пред­метов и явлений друг с другом важнее, чем их взаимосвязь с организмом человека. И в данном случае названием им будет культура.

Преимущество нашего подхода состоит в следующем. Раз­личие может быть проведено четко и по существу. Культура четко отграничивается от поведения человека. Она определя­ется таким же образом, что и объекты исследования других наук, т. е. в терминах реальных предметов и явлений, суще­ствующих в объективном мире. Наш подход выводит антро­пологию из окружения неосязаемых, непознаваемых эфемер­ных «абстракций», не имеющих онтологической реальности.

Предложенное определение уводит нас также от проблем, перед которыми мы неизбежно оказываемся, вставая на дру­гую точку зрения. Мы не думаем больше о том, состоит ли культура из идей и где располагаются эти идеи — в сознании наблюдаемых людей или в сознании антропологов; могут ли быть культурой материальные предметы; может ли быть куль­турой черта, присущая одному, двум или нескольким индиви­дам; должны ли считаться культурой лишь характерные чер­ты; является ли культура овеществлением и может ли культура красить ногти.

Между поведением и культурой, психологией и культуро­логией мы проводим точно такое же различие, какое суще­ствует между речью и языком, психологией речи и лингвис­тикой. Раз оно оказывается продуктивным в одном случае, то может быть продуктивно и в другом.

Ну и, наконец, наш подход, и наше определение находятся в соответствии с многолетней антропологической традицией. Обращение к тексту «Первобытной культуры» показывает, что Тайлору был свойствен тот же самый подход. И практи­чески его использовали почти все антропологи небиологичес­кого направления. Что они изучали во время полевых иссле­дований и что описывали в своих монографиях? Реально су­ществующие предметы и явления, подвергающиеся символи­зированию. Вряд ли кто-нибудь возьмется утверждать, что изучал неосязаемые, непознаваемые, неуловимые, онтологи­чески несуществующие абстракции. Конечно, и полевой ис­следователь может интересоваться предметами и явлениями в соматическом контексте; в этом случае он будет изучать пси­хологию (точно так же, как если бы он заинтересовался сло­вами в соматическом контексте). Антропология включает в себя целый спектр исследований: анатомических, физиологических, генетических, психоаналитических и культурологических. Но это вовсе не означает, что психология ничем принципиально не отличается от культурологии. Отличается, и весьма существенно.

Основные тезисы нашей статьи не новы. Это вовсе не раз­рыв с антропологической традицией. Наоборот, по существу — это возврат к традиции, к традиции, основанной Тейлором и продолженной многими и многими антропологами. Мы лишь дали ей точное вербальное определение.